Сколько казахстанцев пострадали от деятельности компании Finiko - проекта, который по настоящему стал международным, пока неизвестно. Но люди, именовавшие себя инвесторами уже готовы написать (если уже не написали) заявления на своих лидеров.
Красивая сказка о том, как зарабатывать, ничего не делая, продлилась около трех лет. Было ли привлечение новых "вкладчиков" - однозначно - да. Ведь людям не просто рассказывали о том, какие суммы можно арабатывать, но и наглядно емонстрировались картинки красивой жизни, в которой за 35% от стоимости можно было закрыть кредит и купить недвижимость или автомобиль своей мечты, а может, и то и другое. При этом основатель компании Кирилл Доронин всегда говорил - мы оказываем лишь консультационные услуги. Иными словами, сыграл на обыной людской жадности и стремлении заработать ниего не делая. Как у Булгакова, помните:
Люди, как люди. Любят деньги, но ведь это всегда было Человечество любит деньги, из чего бы те ни были сделаны, из кожи ли, из бумаги ли, из бронзы или золота. Ну, легкомысленны ну, что ж обыкновенные люди в общем, напоминают прежних квартирный вопрос только испортил их" (Воланд, из романа «Мастер и Маргарита»)
Так кто же такой Кирилл Доронин, почему, не смотря на сотни заявлений в прокуратуру и полицию, он спокойно продолжает жить на свободе и даже организовал новую компанию? Изданию «БИЗНЕС Online», которое адепты Доронина называли не иначе, как "желтая пресса" он сам дал развернутое интервью, в котором рассказал в том числе и о том, чего ждать вкладчикам компании. Мы решили привести это интервью в полном объеме.
«Понимаю, что такие риски есть, безусловно. Но я не сольюсь», — заявляет Кирилл Доронин о «перспективах» своего ареста. В интервью «БИЗНЕС Online» основатель Finiko, признанной ЦБ и МВД финансовой пирамидой, рассказал, как появилась идея собирать с людей деньги, открестился от «крыши» и «покровителей» наверху, а также оценил масштабы своей платформы и указал на тех, в чьих руках сейчас, по его версии, находятся все деньги.
Интервью проходило в редакции «БИЗНЕС Online», куда Доронин приехал на двух тонированных Mercedes-Benz в сопровождении охраны (и это можно понять). Было заметно, что он готовился, тщательно подбирал слова, но от многих вопросов все же уклонился.
Что вы узнаете из этого интервью:
— Кирилл, расскажите о себе. Вы родом из Казани? Где учились?
— Я родился 15 февраля 1980 года в Казани, я из тех, кого называют «детьми Олимпиады». Ходил в школу №19, спецанглийскую, на Горках. Окончил финансово-экономический институт, КГФЭИ. В вуз я попал сам. С 15 лет рос без отца: экономия была дикой, жили в условиях нехватки денег, когда все делаешь сам. А еще с детства я профессионально занимался бадминтоном, как раз в стенах КГФЭИ. Естественно, ничего другого не умел хотеть — это же иллюзия, что ребенок знает, чего хочет: он обычно идет туда, куда родители отправят, либо где тренируется. Занимался и баскетболом, но бадминтон — основная спортивная карьера, я был членом сборной Татарстана.
— Мама кто у вас по профессии?
— Она строитель-архитектор, училась в КИСИ. Не работала, потому что забеременела мной. Папа у меня из Казани, и она переехала к нему сюда. В два года у меня началось воспаление легких, меня пролечили (а это советское время, медикаментов не было) антибиотиками мициновой группы. Скажем так, это антибиотик с последствиями, он может аккумулироваться вокруг нервной системы. Пролечили до конца, пневмонию убрали, но где-то в 6 лет обнаружили, что я не реагирую на звуки так, как обычные дети, то есть у меня тугоухость. Когда маме дали диагноз, сказали, что могут устроить меня в «спецглухую» школу, где меня научат дактилю, языку жестов и работе типа «ящики сколачивать». Она сказала: «Хрен вам». И просто больше со мной занималась, чем с обычным ребенком. Это было увлечение чтением, познанием — и это, в принципе, у меня от нее.
— И это дало свои результаты?
— Как видите. С моим слухом люди не разговаривают. Я ношу один слуховой аппарат, второй не надеваю, потому что, когда надеваешь оба, все шумит, отвлекает — я не знаю, как вы в этом мире живете. А у меня концентрация высокая на том, что я делаю: отключил аппарат — и хорошо сплю, три-четыре часа — и высыпаюсь. За счет этого, может, более продуктивно делаю какие-то вещи.
— Мама потом где-то работала?
— Нет, она была домохозяйкой, и мы с младшим братом помогали ей. Она очень хорошо шьет, но единственный минус — не умеет нормально брать деньги за свою работу. Мы все время перебивались. Она отдавала одежду со словами «потом рассчитаешься». Сейчас с позиции предпринимателя я понимаю, что это абсолютный ад — жить от рассрочки до рассрочки, когда клиенты забывают заплатить. Отец у меня был несостоявшимся предпринимателем — неплохим, но это 90-е годы, очень странное время. У меня есть хороший опыт, что такое бизнесмен, который способен создавать взаимоотношения и извлекать из них прибыль. А мама, которая занималась детьми, осталась без предпринимательской поддержки в лице отца и пыталась выживать. Поэтому уже с 18 лет я начал работать помощником оценщика.
В какой-то момент я попал в среду людей, вовлеченных в обучение. Это сейчас курсов полно, а тогда был единственный клуб «Синтон» в Казани, где задается самый главный вопрос: «Чем ты хочешь заниматься?» Когда 17-летнему пацану задают такой вопрос, он будет тыркаться во все подряд. Сейчас я понимаю, что это правильно. Я до сих пор люблю обучение. Мне очень нравилась педагогика, которая, кстати, сейчас кардинально поменялась с точки зрения практики. Но с позиции увлечения областью — да, это мое. Поэтому изначально я бизнес-тренер, потом уже предприниматель.
— После тренингов чем занимались?
— Предпринимательством. Что я только ни пробовал: IT, купи-продай… Я некоторые моменты вспоминаю, думаю: что у меня только ни выходило! Был один крупный холдинг, в который я заходил уже как предприниматель, руководитель школы торговых представителей, занимался формированием команд для продаж с нуля. У меня до сих пор есть дикое убеждение, что продажам проще обучить людей, которые никогда не продавали, но имеют предрасположенность к этому.
— «Фабрика предпринимательства» Айдара Булатова тоже в это время была?
— На «Фабрику» я пришел уже с нестандартным подходом, почему там и выделялся. Как она работает? Приходит малый предприниматель, дает набор кейсов, спрашивает, что делать в этом случае у бизнесмена, который уже какой-то путь прошел. И умение понять схему, с которой к тебе пришли, — это тоже навык. У всех предпринимателей, коучей должен быть такой навык — обучать. И как раз у меня на стыке компетенций коучинга и предпринимательства получалось приобрести популярность человека, который может формулировать сложность, с которой они способны справиться, и донести предпринимательскую задачу. И мой тренерский бэкграунд помогал мне в этом.
— Как познакомились с Маратом Сабировым?
— На «Фабрике» и познакомились. Там есть возможность задавать предпринимателю вопросы — и ученики, пользуясь случаем, берут контакты, чтобы лично задать вопрос. В тот момент я был одержим поиском какой-то внутренней идеи. Прорывной. То есть не чем-то просто заниматься, лишь бы денег хватало. Мне нравится больше не деньги зарабатывать, а зарабатывать в рынке, который либо никто не видит, либо никто не знает, либо сделать это так, чтобы все узнали.
— Поиск «голубого океана» (отраслей, которых не существует, неизвестных участков рынка — прим. ред.)?
— Да, потом мне объяснили, что это называется поиском «голубого океана». Мне комфортнее там, где никого нет, то есть рынок, где не надо толкаться. Ненавижу конкуренцию. И я понимаю, что нужна прорывная идея. Мой прошлый концепт растиражирован так, что люди до сих пор работают в рамках антиколлекторской деятельности (речь о фирме Escalat — прим. ред.). Вливаться туда сейчас неохота, но и делать какой-то рынок с приростом 2–3 процента в год мне просто скучно. У меня внутренний позыв — риски и создание прорывных возможностей. Мне проще удариться не в одну возможность и всю жизнь в ней быть, а вкладываться в пять-шесть, но дико рискованных вещей, на уровне психики. Ментальность моя такая: я готов эти пять потерять, но 6-й настолько выстреливает, что окупает все, в том числе и разочарования от этих пяти.
Так вот, когда мы встретились с Маратом, он предложил мне сделать школу. Марат — безумно талантливый человек в «крипте». А для меня «крипта» на тот момент была синонимом ругательства — разводилово, «непонятка» глобального масштаба.
— Какой это год был?
— Конец 2017 – начало 2018 года. Криптовалюта уже успела и упасть, и подрасти, вроде в 2017-м она падала и подкосила всех. А Марат меня зацепил тем, что сказал: «Я делаю школу, могу обучить тебя зарабатывать 7 процентов в день». И неважно, какой курс. Я сразу решил: скорее всего, думает, как выгоднее людей развести. Потому что мне периодически приходило подобное — вот, есть проект, надо вложиться, столько-то поднимешь. Он говорит: «Нет, живая тема, давай покажу на живых деньгах». С карты 100 тысяч рублей закинули, через три часа у меня на карте уже 105 тысяч.
— За счет чего?
— Все очень просто: оптом купил «биток», в розницу продал. Как огурцы: условно, бабушка закупила коробку и по килограмму распродает. Принципиально на этом рынке ничего не поменялось: если оптом покупать, то дешевле. И я понимаю, что это не то что бы мое, но интуитивно почувствовал здесь какой-то запах инноваций. Как собака в стойке: что-то там есть, но что — непонятно. Обучение стоило 150 тысяч рублей. Я говорю ему: да, классно, гарантированная технология получения дохода. Но я очень хорошо работаю с массовым рынком, понимаю ментальность и думаю, что эти 150 тысяч — за пределами [возможностей]. Говорю ему: давай наоборот — обучение сделаем за 25 тысяч и предоплату 5 тысяч рублей. Делаем малую группу, говорим: 5 тысяч предоплата, гарантия на то, что ты заработаешь минимум 25 тысяч (а стоимость обучения как раз 25 тысяч рублей), и рассрочка на оставшуюся сумму. То есть логика была какой? Максимально честный договор, когда ты платишь за обучение, и, если оно не срабатывает, тебе возвращают деньги. Мы даем людям гарантию: если ты не заработаешь, то мы вернем тебе предоплату. Получается очень крутая схема, на тот момент она меня вдохновляла. Человек достает 25 тысяч рублей не из своего кармана, а заработанные — и у него остается компетенция, положительное впечатление.Но мы получили другой эффект. Когда я начал заниматься этим, то попробовал и быстро понял, что и как. Но еще я понял, что это сильно скучно. Когда у тебя нет денег, ты на все готов. Например, к нам на презентацию приходили госслужащий, мамочка с подозрением, что мы сейчас всех разведем (потому что куда только людей ни приглашают — это обычная сетевая история). Но я им говорю: вы работаете, и уже завтра будут первые 5 тысяч рублей. А для многих 5 тысяч — это за квартиру заплатить, когда у тебя просрочка два-три месяца, ботинки ребенку купить, лекарства маме. И таких историй потом возникло очень много, и они меня питали. Мы получили ажиотаж, порядка тысячи человек прошли обучение технологии. Сначала было интересно, когда ты зарабатываешь по 5 тысяч в день — это деньги для многих запредельные.
Но потом людям стало скучно, более того, на этом рынке, где обменивается биткоин, очень много мошенников. Например, могут прислать тебе на карту средства в тенге. Постоянно следить за этим выматывает, уже на третий-четвертый день такое утомляло.
Интенсивно мы обучали года полтора, а потом это существовало уже в виде записанных курсов. Но люди начали говорить: «Мы поняли, что это работает, но это не мое». Ведь, когда деньги появляются, становится охота что-то другое делать. И появился запрос доверить криптовалюту нам в управление: «Вы можете это делать, чтобы часть дохода у себя оставлять, а часть — у меня?» И мы такие: ну, наверное, можем.
— У вас и до этого были уже деньги какие-то?
— Да, я-то работал уже как человек, который имеет дело с с капиталом, это немножко другая история. Какие-то средства были, естественно. С одной стороны, деньги неинтересны, с другой — интересно, когда их много. То есть не само количество, а способность эти средства превращать в возможности. Например, еду и понимаю, что хочу новый мотоцикл, потому что у него сцепление пять дисков, а у старого — три. А стоит он на 1,5 миллиона рублей дороже. Соответственно, уже не думаешь, когда появятся эти 1,5 миллиона, а приезжаешь и забираешь. Или, например, у нас где-то конференция: собрался и полетел туда. Вот для этого мне нужны деньги как инструмент. Для меня всегда так было.
— По поводу управления криптовалютой — от кого такой запрос поступил?
— От людей, прошедших обучение. Они все в чатах, общих пространствах, делятся опытом, обмениваются результатами. Мы тогда как раз просили дать нам три-четыре случая, чтобы показать «доход до» и «доход после». И в итоге они начали проситься обратно с деньгами, говорить: «Вы теперь торгуйте, а нам — часть дохода». Вначале было в ручном режиме, потом появились несколько людей [которые торговали], их количество росло. Мы понимали, что деньги большие в управлении, а инструмент всего один — «биток». Для меня, как для человека, мыслящего категориями вероятности, — это 50 на 50. То есть у меня нет прогноза, что делать, если вдруг в какой-то момент кто-то отключит «биток». Я у Марата спрашиваю: «Можем ли что-то противопоставить биткоину? Есть ли у тебя кто-то, кто может делать [прибыль] не на „битке“? Мы берем это как возможность, но нужно еще что-то создать, чтобы мой капитал пополам поделить, а тем более капитал клиента». Говорит: «Да, у меня есть Альберт, он на „Форексе“ по 5–6 процентов делает, иногда и по 2–3 процента, но в среднем за неделю 15 процентов может». Побеседовали, посмотрели, загнали часть денег — работает. Отлично. И тут у меня появилась мысль, что надо увеличивать количество людей, способных делать 3 процента в день на разных вещах. Для них это узкая квалификация, а для меня создание процесса событий. Как раз мы знакомимся с Эдвардом, который говорит, что работает на нефтяных фьючерсах, на чикагской сырьевой бирже.
— Каким образом познакомились с Эдвардом Сабировым?
— В Казани, на Московской, в бизнес-центре напротив «Кан Авто». Я целенаправленно искал человека, который может делать 3 процента в день неважно на чем, хоть на семечках. Этим человеком оказался Эдвард.
— Они с Маратом не братья?
— Нет, мы периодически смеемся на эту тему. Точно не братья. Просто Сабиров — достаточно распространенная фамилия.
Когда у нас появился Эдвард, у меня в голове созревает концепция, что мы должны любую сумму, которая попадает к нам в управление в криптовалюте, дробить на максимальное количество частей, способных создавать 3 процента в день. Стремиться к 5 процентам, а там уже что получится. В этой модели рождается уникальная концепция: даже если у меня какая-то часть капитала проваливается, если поставить коэффициент провала минус 1,5 процента, то в пересчете на всю сумму я получаю приход на весь депозит. В разы больше, чем любой бизнес, который мне был знаком. Почему это и выглядит подозрительно — потому что, если собрать по кусочкам, они делали результат. Например, кто-то мог управлять суммой в 1 тысячу, кто-то — в 10 тысяч, а я их собираю, складываю в единую цепочку событий, и в момент данного события они создают прирост депозита в среднем. Даже если у меня часть этих депозитов потерялась. И по сути подобное и являлось, наверное, концепцией Finiko.
— Кстати, почему такое название? «Фин» — это финансы?
— Это я уже потом так подумал, а на самом деле бзденькнуло. Это некое буквосочетание, которое сложно найти в интернете. Соответственно, и цитироваться оно станет быстрее всего. И индексироваться быстрее, потому что ни с кем конкурировать не будет. Потому что слово «финико» конкурировало потом с какими-то армянскими поставками фиников оптовыми, и все. А все остальные слова уже использовались в нашем контексте.
— То есть вы вкладывали деньги в биткоин, фьючерсы на нефть, куда еще? Сколько площадок было?
— Еще был «Форекс», и также мы нашли пару инструментов на Мосбирже — если не ошибаюсь, там имелся контракт на российской нефти. Грубо говоря, существовало четыре площадки, а на них можно было разные инструменты набирать в зависимости от квалификации людей. Кому-то ближе пара доллар/евро, кому-то — золото. Это как раз являлось зоной ответственности Эдварда — подбирать этих людей, способных быть трейдерами и работать с высоковолатильным инструментом. И на тот момент она была достаточной для меня. То есть работает часть капитала клиента, часть нашего капитала, и он просто приумножается.
— Клиентов тогда сколько было?
— Не скажу точно, это были какие-то ученики, может быть, 100–150 человек. Суммы передавались просто под честное слово, под запись в тетрадке. Была очень позитивная атмосфера людей, понимающих, что это работает. И кто-то написал: «Ребята, вы творите какие-то чудеса. Можете показать?» Вроде хрень какая-то — криптовалюта в управление. И на тот момент, на 2017 год, определения криптовалюты вообще не было и правового статуса тоже.
Но это еще не Finiko, а только концепт, базис. Finiko началась, когда я стал задавать вопрос: а можем ли мы что-то великое сделать? То есть прямо большое? Я не ожидал, конечно, что настолько… Но мне всегда нужны были какие-то вызовы. И это, наверное, являлось моей самой главной работой с ребятами.
И я говорю: Эдвард, давай начинать. Для меня многие слова были, как для обезьянки с бубном, но меня интересовал «депозит до» и «депозит после». Я предприниматель и с цифрами на «ура», а как именно анализ проходит, как точно сделать нужно, я не понимал. Эдвард что-то говорил, какие-то графики показывал — для меня это всегда было подозрительным. Пока он не открывал компьютер, не показывал: «депозит до» и «депозит после». Плюс 7–10 процентов делал, он реально уникум.
— Где он этому обучался?
— Он с детства умел. Так получилось, что у него мама трейдер, по-моему. У нас вроде бы и близкие отношения, но я не стараюсь ковыряться в тех вещах, которые люди не хотят сами рассказывать. Он говорил, что чуть ли не с 11 лет читал книги по трейдингу, а с 18 — торгует. Соответственно, когда мы начинали работать, в трейдинге он был чуть ли не 10–11 лет и очень хорошо понимал рынок. Он мне напоминал меня, но я изучал все подряд в сфере эйчара, обучения персонала, и он также двигался в области трейдинга.
Когда мы начинали, я говорю: «Эд, круто стать топ-10 Уолл-стрит из России? Можем ли мы себе это позволить? Что для этого надо?» Он отвечает: «Капитализация, доходность и так далее». Марата спрашиваю: «Что делать, чтобы сделать самую топовую мировую криптокомпанию?» И дальше у них мозги начинали работать. Всех так зарядил и думаю: а что я? А у меня появилась своя идея фикс — это город стартапов в сфере медицины. У меня есть загон по поводу вечной жизни, то есть концепция «старость как болезнь». И моя идея заключалась в том, чтобы в этот город стартапов заводить умы со всего мира и давать им пространство для изобретений, чтобы они могли спокойно изобретать какие-то вещи касательно лечения старости как болезни.
И пришла идея: сделать компанию с капитализацией 300 миллиардов долларов. Просто по рукам ударили.
— Почему именно такая цифра?
— Мы подумали, что этого на все хватит: и построить город, и стать компанией с Уолл-стрит. Нужен был какой-то количественный показатель и подальше забросить — не 5–6 миллиардов, а 300 миллиардов — это абсолютно нереально с точки зрения человека, который еще вчера приехал на раздолбанной тачке. Но это было с точки зрения «А почему бы и да?».
— Условно, потому, что вы тогда наткнулись на золотую жилу, так?
— Она тогда не казалась суперзолотой жилой вообще. Я понимал, что это рабочая модель, но мне представлялось, что мы будем работать над преумножением себя. Но потом начинаешь думать: ну есть деньги, город построил, делаешь продукты, а кому продавать? И родилась концепция не просто продавать, а сделать ее с подходом, чтобы потом, когда мы ее создадим, нам было, кому предложить. И лучший способ, чем MLM, у меня не было (MLM, или multilevel marketing, — многоуровневый, или сетевой, маркетинг — прим. ред.).
— То есть появилась идея создать такую замкнутую экосистему?
— Да, это настоящая сбытовая сеть с деньгами, мечта любого маркетолога. Я могу в «Инстаграме» выйти и сказать: ребят, у меня есть такой продукт, давайте попробуем. И у меня за 15 минут могут пройти продажи на миллион долларов. Мало кто на такое способен, а я помню этот эффект — когда мы только выпустили токен FNK, хороший эффект продаж возник. Но тогда это было не четкое, а интуитивное знание — как я предполагал, люди, которые зарабатывают и благодарны, плюс наша капитализация. Но надо было выработать правила: мы принимаем криптовалюту в управление, можем все потерять, и мы это прекрасно понимаем. Работали на рискованном рынке.
— Не просто рискованном, а вообще непонятно с чем — вы отдавали себе в этом отчет?
— Да, сверхрискованном, непонятном, неотрегулированном. Очень много вопросов имелось, да и тогда же еще не было закона о ЦФА (цифровых финансовых активах — прим. ред.), который появился только 1 января. На тот момент все, что было не запрещено, мы считали разрешенным — по факту это так и есть. И у меня имеется один пунктик — быть в законе. То есть это должно быть либо не отрегулировано, и я могу формировать собственные правила этики, либо отрегулировано, и мы это соблюдаем.
— Так, концепцию Finiko вы разработали, а план какой-то у вас был?
— План состоял из двух частей. Первая — мы это делаем с большим количеством инструментов (почти 150) и с разными трейдерами. Второе правило — без гарантий. На каждой конференции я повторял: все, что мы делаем, может быть потеряно. А если отказываюсь от гарантий, это означает, что я начинаю смотреть на возможности. А последние возникают только в неопределенности: то есть это такая среда, когда ты знаешь, что ничего не знаешь — как настоящие философы учили в свое время. Неопределенность как норма — еще одно правило, как и «держи нос по ветру». Ты ищешь возможности, увидел — пошло: надо этим заняться. Никто же сейчас не занимается печатью фотографий Fujifilm, а раньше их киоски были доходными. То есть рынки приходят и уходят, и сейчас как раз есть возможность зарабатывать на криптовалюте. И вот этот план на 25 лет мы тогда и нарисовали.
— Прям-таки на 25 лет?
— Да, тогда это было как шутка: план на 25 лет, капитализация на 300 миллиардов долларов и конгломерат, позволяющий сделать любые проекты, которые хотели. Но мы выработали тактику.
Мы говорили: ты можешь купить наш финансовый продукт в криптовалюте. То, что мы заработали, делим на три части по принципу Тамерлана. Если не заработали — никто не заработал. Если заработали, то треть — полководцу, треть — армии, треть — Тамерлану. Так же и здесь: инвестор получал треть, трейдинговый отдел, который создал разницу, и компания Finiko, как организатор пространства, где все произошло. После нам достаточно было 5–6 рассказов об этом, первых презентаций.
— Кто являлся вашими первыми клиентами?
— У нас была первая группа абсолютно лояльных людей в чатах, которые заработали, зная, что это работает. Так у нас появилась система рекомендаций. Следующая задача, которую надо было решить, — как не стать похожими на пирамиду. Не секрет, что наш офер очень похож. Мы сформулировали просто: ты можешь выстроить бизнес, но платят тебе не с входящих денег, а с дохода на них. Мы зарабатывали от капитала и платили с дохода.
— То есть тот, кто приглашал новых вкладчиков, все же получал за это деньги?
— Мы их вкладчиками никогда не называли, это инвесторы в криптовалюту. Мы как раз соблюдали терминологию, потому что подобное очень важно. Они получали 5 процентов с входа — это единоразовая выплата за рекомендацию. Но на самом деле такая мотивация смешная — если брать бизнесы, которые с нами рядом терлись, то там премии достигали 15–20 процентов. И мне хотелось отстроиться от этих компаний совершенно четким офером: вот столько у нас на входе, потому что нам надо капитал в работу получить. А вот потом, уже с заработанных денег, мы можем платить. Было принципиальным донести даже через систему цифр. И реально очень многие приходили из разных псевдофинансовых компаний, которые зациклились, как на этом зарабатывать.
И еще, мы не работаем с фиатными деньгами, никогда в жизни — с традиционной валютой: ни при каких обстоятельствах денежные средства не принимали. Только криптовалюту.
— То есть сначала нужно было где-то купить эквивалент на 1 тысячу долларов, потом — принести?
— Абсолютно. Нам все равно, где ты это купишь, но мы принимаем либо биткоины, либо USDT.
— Это вы так обезопасились?
— Мы соблюдали закон. В этом плане нам было важно его соблюсти: нельзя принимать денежные средства, когда ты не имеешь лицензии управляющей компании, и так далее. А диалоги по «битку» не урегулированы.
— Хорошо, принес вам человек в условных единицах тысячу долларов — дальше что?
— Вы порекомендовали, я тоже, итого сформировалось три уровня по 1 тысяче долларов. Например, сегодня мы вам начислили 1 процент как держателю депозита, 10 долларов. И дальше уже как предприниматель оплачиваю 3 процента с дохода от 10 долларов, то есть 30 центов.
— Когда человек принес тысячу долларов, что вы ему обещали за это?
— Ничего. Никогда ничего не обещал — что получится, то получится. Это правило компании.
— А зачем вам приносят деньги, если не знают, что получат?
— Потому что людям нравится наше прошлое. То, что мы показывали доходность от 0,8 до 1,1 процента в день.
— Реально показывали такой доход? В день? И отдавали людям?
— Абсолютно. Три года! Без какой-либо претензии. До последних событий.
— Людям вы отдавали до 1,1 процента, а сами сколько зарабатывали?
— Примерно столько же, ну чуть меньше. То есть получалось так, что нам примерно 3,5 процента в день надо было заработать…
— И вы зарабатывали эти 3,5 процента? Реально получалось?
— Конечно. Три года подряд. Поэтому, когда нас пытались сравнивать с другими компаниями, я говорил: а вы спросите, сколько они просуществовали?
— Но даже 1,1 процента в день — это же невероятная сумма.
— Для нас вот это и оказалось самой главной проблемой.
— 300 годовых же не бывает, а вы им обеспечили?
— Не бывает, но мы стабильно работаем три года. Ни одна компания, которой приписывают пирамидальность, не живет столько. Почему? Потому что мы умеем зарабатывать деньги. У нас есть технология, которой сейчас готовится научное подтверждение, и экономическое обоснование тому, что мы делали, чтобы хоть как-то защититься. Потому что сейчас в связи с этой ситуацией мне пришлось думать над методами улучшения того, что есть.
— И все это привлекало вам новых клиентов — сарафанное радио, рассказы людей?
— Это все оказалось не самым важным. Самым значимым стала математика. То есть мне было неважно, какой клиент, — имело значение, чтобы, если он зашел на какую-то сумму, с нее получил бы какой-то доход.
То есть как мы начали? Разработали модель четкой, простой и максимально честной математики. Далее — презентация: гарантий нет, вот договор о том, что вы согласны с потерями. По факту мы говорим: если готовы, то пожалуйста. Но предупреждаем вот о таких правилах. Это нам комфортно. И мы никого не тянем.
— Вы как будто себя обезопасили, мол, тут казино, гарантий нет.
— Условно, казино. Но не соглашусь с вами, для некомпетентного обывателя кажется так: ну отдам сумму — получу или не получу. А для нас это огромная инвестиционная работа большого числа молодых мозгов, которые вообще по-другому думают.
Дальше мы зарегистрировали в Эстонии юридическое лицо, которое разрешает работать с криптовалютой.
— Когда это было и почему в Эстонии?
— Если не ошибаюсь, конец 2018 года. В Эстонии — потому что в России нельзя зарегистрировать юрлицо, которое может заниматься криптовалютой. А в Эстонии — можно.
— Почему не в Швейцарии, например?
— На тот момент стоял вопрос: потратить 5 тысяч долларов на регистрацию либо 50 тысяч долларов. В Эстонии дешевле, были упрощенные процедуры регистрации, регулятор лояльно относился к процедурам. Но существовала проблема: мы понимали, что, возможно, возникнут налоги. И мне интересно было, как можно заплатить. Я по-своему такой патриот, и для меня вопрос с налогообложением — это норма ответственности перед страной. То есть как я могу нести ответственность перед государством за пространство, где живу? Платить по тем правилам, которые здесь существуют. У нас доходило до смешного: мы приходили в налоговую, и нам говорили: «Вы что, дураки? Уходите». Я отвечал: «Мы с деньгами, как заплатить? Дайте лазейку». Говорили: «Уходите, мы не хотим с этим связываться». Есть у нас официальное обращение в казанскую налоговую, региональную, в федеральную налоговую писали письма, просили инструкции, как заплатить.
В какой-то момент эстонский регулятор усилил требования к компаниям, которые занимаются этой деятельностью, и мы сами добровольно отозвали лицензию, приостановили деятельность, заявили, сказали, что подтянем компанию под новые требования, потом возобновим работу. Затем зарегистрировали еще одну компанию — все регистрационные данные есть, в том числе и на меня. Зарегистрировали в Сент-Люсии — это островное государство, которое тоже разрешает работу с криптовалютой. Очень многие страны, не имеющие источников дохода, создают такие условия.
— Серые зоны мировой экономики, так сказать.
— Зато у меня есть возможность легально формировать поток, законно заключить договор. По этому пути мы и пошли. Сложилась уникальная команда молодых специалистов, которые работают по инновационной технологии генерации прибыли. Это реально произошло, и наша модель, по сути, опередила свое время.
— В чем она опередила? Что они торгуют лучше всех, ночами не спят или роботы за них работают?
— Роботы как раз исключались. У меня сейчас готовы консультации с научным сообществом, которые дадут определение и документацию, подтверждающую экономическую инновацию.
— В чем эта инновация, на пальцах сможете объяснить?
— Не совсем. Я разговариваю языком предпринимателя, который соединил эти модели. «Депозит до» и «депозит после» — вот мой разговор. А нюансы как раз заключаются во «внутрянке», которую непосредственно ребята выполняли. Самое главное — очень большое число высокорискованных инструментов в один момент времени. Для меня это было инновационным. Многие говорят, что так невозможно, но мы сделали.
— Где искали трейдеров — в Казани?
— Эдвард собирал со всей России. Начинали с Казани, да, потом дошли до других городов, по всей РФ набирали.
— Сколько всего было трейдеров?
— Я потерял счет, когда их стало больше 50. Задача у меня была — не влезать в те вещи, которые не понимаю, и заниматься тем, в чем разбираюсь. Тогда и возник Зыгмунт, который начал нас всех синхронизировать, складывать.
— Как вы познакомились с Зыгмунтом Зыгмунтовичем, и какая роль у него была в компании?
— Он — мой бывший помощник еще до Finiko: найти что-нибудь, принести, набрать менеджеров. А здесь у него была задача — склейка.
— Его имя и фамилия — не псевдоним?
— Нет, это же его паспортные данные.
— Паспорт тоже можно переписать.
— Насколько я знаю, ему 23 года, и все это время он был Зыгмунтом. Он себя называет польский татарин, у него вроде польские корни, папа оттуда.
— То есть вы своего помощника назначили на роль исполнительного директора, а сами были генеральным директором?
— Я не назначал. Не было ни одного назначения. Это исключительно волеизъявление и желание заниматься тем, что у него хорошо получается. У нас не было статусов вообще. Я считаю нас равными, потому что каждый занимался своим. Мы идем не друг за другом так, что сначала я, а потом все остальные, а идем параллельно. И у нас в сутках не 24 часа, а 128 — когда каждый выполняет задачу в единицу времени на своем поле.
— То есть вы главный маркетолог, идеолог и стратег компании?
— По сути да. Естественно, я был заинтересован в деньгах. А еще мне были интересны проекты, которые появятся после. То есть я всегда настропалял всех и всегда объяснял, зачем я это делаю. Мне было важно объяснять суть компании.
— Юридически это где было прописано, что компания условно разделена между вами четырьмя?
— Нигде, это был набор честных слов.
— А Бренд Finiko кому принадлежит юридически? Сайт?
— Товарный знак, наименование — мне лично. Сайт — не помню, там же много всяких юридических коллизий. Домен, по-моему, мой, потому что у меня был опыт по потере домена. Это как раз сын ошибок трудных.
— А финдиректором у вас кто был?
— Это как раз была система учета. По сути, это некий симбиоз Зыгмунта, Марата и Эдварда на уровне генерации денег.
— А как делили деньги тогда?
— Мы их не делили, вы не поверите. Мы договорились, что мы поделим их через пять лет, когда у нас будет капитализация в 300 млрд и мы примем новое решение — двигаемся дальше или делимся. Я размышлял из категории, когда делишь 300 млрд, плюс-минус 10 млн никакой роли не играют. И мне хотелось убрать жадность, медвежонка этого задушить в самом начале и не заниматься ежемесячным распределением денег.
— До этого как жить тогда? Зарплату получали?
— Нет. Мы же сами зарабатывали на разнице.
— Тоже свои капиталы вкладывали? Откуда был капитал?
— Конечно, капитал работал. Мы его нарастили, очень серьезно нарастили за это время, пока работали сами с собой. Потом мы продавали школу — это же тоже доход. С каждой оплаты [курсов] в 5 тысяч рублей 1 тысяча шла тем, кто приглашал. Зыгмунту сразу было сказано: зарплаты не будет, все, что ты заработаешь — это исходя из доли, полученной с развития школы. И он отпахал — организовывал первые кабинеты, стулья, помню, покупал в Ikea за 300 рублей, мы с ним сидели и считали копейки. То есть мы организовывали пространство, где зарабатывали деньги.
— Получается, что в проекте было четыре ключевые фигуры: вы — идеолог и маркетолог, Зыгмунт — исполнительный директор, Эдвард и Марат — трейдеры и главы трейдеров?
— Да. У меня было правило. Я говорил: ребята, у нас большие цели — попасть в топ Уолл-стрита, быть самой крупной криптокомпанией, а лично у меня цель — построить группу компаний-стартапов, ну или хотя бы года через 3-4 приступить к этому. Соответственно, надо было работать сообща, а не спуская задачи каскадом. И вот эта комбинация дружеско-деловых отношений сформировалась в такой вот очень важный феномен. И я хочу отметить, что за три года ни разу компания никого не подвела. Ни одного недовольного за три года. Безукоризненная работа по генерации прибыли в системе криптовалют и только рост и распрос
